В контексте развивающегося мирового («украинского») конфликта важна базовая рефлексия по поводу соотношения Запада и России. Я имею ввиду уровень более глубокий, чем уровень текущей политики.
Действительно, имеет место борьба не государственно-политическая и даже не историческая между нациями и культурами. И даже не идеологическая (что более абстрактный и поэтому глубокий уровень, чем предыдущие два) – ведь совершенно бесполезно бороться идеями, высказывать идеи и истины, все в этом убедились.
Политическая борьба государств или элит всегда прагматически рациональна, т.е. обусловлена экономическими и стратегическими благами, понимаемыми борющимися сторонами одинаково – т.е. изнутри и в рамках одной и той же рационально-логической концепции (за ресурсы, за рынки, за военный контроль и т.п.). Борьба культур осуществляется не между разными позициями, борющимися за одинаково понимаемое, но между пассионарно сильными и несовместимыми ментальностями. Борьба идей это борьба базовых концепций, борьба разных рациональностей – альтернативных друг другу рационально выстроенных идеологий.
В текущем конфликте нет ни первого, ни второго, ни третьего. Какие-то внешние признаки есть и даже навязываются, но ни один из трех факторов не является главным. 1) Борьба Запада с Россией прагматически невыгодна Западу: полностью в рамках материалистической концепции приоритета товарного развития и необходимой для этого политически стабильной конкуренции Западу, в его сегодняшнем положении, следовало бы продолжать мирно сотрудничать с российским руководством и может быть, в перспективе, с ЕАЭС (что по-настоящему было бы рационально в действительно актуальной конкуренции Запада с Китаем) – т.е. открытый конфликт с Россией делает Запад не богаче и сильнее, но беднее и слабее, а те, кто на Западе инициируют этот конфликт, вредят своим экономикам и обусловлены в своей политике вовсе не рационально-прагматическими мотивами. 2) Никакой сильной и взаимоисключающей пассионарности ни стороны Запада, ни со стороны России (увы) в настоящее время нет, да и ментального конфликта нет – большая часть народа России вяло и скорее несознательно, но прочно включена в западную потребительскую ментальность. 3) Идеологически слабы и Запад и Россия: исторически уже слабой идеологии либерализма Россия пока ничего не готова противопоставить…
Итак: не борьба за могущество, не борьба культур, не борьба идей. Нет и нет. Есть уровень глубже. Но чтобы на него выйти, нужно понять следующее: то, что называется Западом – внутренне противоречивый и в большинстве случаев ложный концепт, препятствующий пониманию сути происходящего.
Ложность концепта Запада в том, что он основан на мнимом отождествлении европейской цивилизации и того, что называется Западом. На этом отождествлении основан один из главных демагогических штампов либералистской риторики, которым является тезис о ценности европейской культуры, причастности ей русской классической культуры и якобы следующей из всего этого необходимости интеграции в современный Запад. В том и дело, что Европа и Запад – разные исторические феномены, и при этом один из этих феноменов действительно обладает изначально позитивным историко-культурным значением, другой же содержит смысл враждебный, в результате чего в отождествлении этих феноменов благо, смешиваясь со злом, непроизвольно или спекулятивно подменяется им – и вот поэтому необходимо их различить.
Позитивным значением обладает изначально феномен Европы. В чем историческая суть, идея этого явления? Я думаю, что, суммируя основные мотивы и концепты духовно-политического развития европейской цивилизации с ее возникновения по конец восемнадцатого века, эту идею можно выразить так – просвещенная христианская республика. Наука и просвещение плюс христианская духовность плюс подлинное единство народа и государства (изначальный смысл идеи республики) – вот то, чем была движима Европа, то, чем она хотела стать, и что образовывало ее историческую энтелехию. Но не стала: идея была деформирована и утрачена, заменена на «личную свободу» – идею приоритета индивидуального над историческим и общим, идею произвола личных влечений и потребностей, не детерминируемых ни республиканскими, ни историческими, ни культурными ценностями. Европа вместо духовно-политического единства стала «Западом» в том смысле, который не только не тождественнен европейской культуре, но изначально чужд ей – как принцип антиисторического, антиреспубликанского и антихристианского произвола. Именно на этом принципе и основан западный мир «языковых игр» и толерантностей, т.е. подмены сущностей и истин, мир антисущего, антионтологического зазеркалья, и это мир не европейский, даже географически, но изначально западный в прямом смысле по отношению к континентальной Европе – британский, англосаксонский.
Запад исторически имеет англосаксонскую природу, таково его происхождение. Однако, из этого не следует, что Запад это культура и народ Британии. Запад, взращенный исторически на почве и языке этого народа, не есть собственно народное явление (Запад в принципе антинароден). Запад это враждебная природе и человечеству мировая система финансового, политического и экономического произвола, созданная в 19 и особенно 20 веках в основном англоязычной элитой – однако не в англоязычии и не в англосаксонстве суть. Англичане являют собой исторический источник Запада, его инкубатор (характерно, что идеологически-системно возникший и развившийся в 19 в. финансово-экономический произвол проявился в наиболее жестоких и антисоциальных формах именно в Англии), но суть его системы, суть людей и воли, ежедневно движущей эту систему, конечно же, в другом.
Итак, что же это? О каких людях и, главное, о какой воле речь? Это непростой вопрос, на самом деле. Дело не в тех людях, которые организационно-династически управляют западной системой (монархические и банкирские династии, корпорации, «бильдербергский клуб», государственные и международно-правовые структуры и т.д.), и хотя они представляют, конечно, функционально важную часть Запада, все же Запад – не они. Запад это не просто финансово-политическая организация, это система, укорененная идеологически, как программа: представим процессор в компьютере как ключевой и управляющий элемент, но то, что действует в памяти и дисках компьютера и позволяет процессору управлять ими, это система программно-информационная, а не только организационная. Точно так же Запад это то, что в головах людей, а не только мировая организация, умело управляющая этими людьми посредством установленной в них программы. Запад это не несколько тысяч или десятков тысяч банкиров и княжеских семей, это даже не миллионы, но миллиард людей, живущих не только в англосаксонских и европейских странах, но во всем мире. Это безвозвратно утративший культурные и исторические идентификации миллиард «я-шарли» – состоятельные, намертво встроенные в потребительскую систему и уверенные, что мир создан именно для этого.
Западный миллиард скрепляется, во-первых, изобильным благосостоянием, т.е. возможностью получать превышающие реально создаваемое благо зарплаты и пользоваться богатой и качественной инфраструктурой – все это за счет эксплуатации людей и уничтожения экономик остального мира (иногда целыми странами); во-вторых, идеологией либерализма, основанной на потребительском выборе и представляющей собой концептуальную рабочую программу всей экономической и политической системы Запада: потребительство определяет благосостояние как степень выбора, программируемого рекламно-информационной системой мирового супермаркета, и обеспечивается догмами ценностно-правовой системы – «свободой», «правами человека», «демократией» и т.п.
Благосостояние – прагматический мотив. За благосостояние борются, когда кто-то хочет его отнять. Но в инициированном Западом конфликте с Россией такой угрозы для него не было, и скорее уж сам этот конфликт несет угрозу. Также никоим образом Россия, к сожалению, реально не противостоит либерализму – «права человека», «демократия» и встроенность в мировую потребительскую экономику продолжают вздорно и абсурдно пониматься в России ее большинством и элитой как безусловные ценности. Так что, не благосостояние и либерализм, как прагматическая и идеологическая основы Запада, мотивируют Запад в атаке на Россию. Дело в том, что благосостояние и идеи либерализма суть изначально искусственные концепты – они обусловлены не реальными благами и идеями, но симулякрами (например: человек покупает новый автомобиль не потому, что это нужно для его жизни, здоровья, работы, а потому что он увидел рекламу). Но когда человек идет на серьезный конфликт, он движим не иллюзиями и химерами, даже если громко и сознательно провозглашает их в своих лозунгах – им движет нечто реальное.
Вот не то чтобы соответствующий масштабу серьезного конфликта, но символически насыщенный и выразительный пример: «я – шарли». Что здесь реальное? Не «права человека» – с равнодушием относится «я-шарли» к этим правам сожженных в Одессе людей и сотен тысяч убитых прежде – при его же жизни – в Югославии, Руанде, Ираке, Ливии… Здесь то, в чем уже нет рациональной, т.е. обоснованной, идеи, здесь нет ни выгоды, ни идеологии, здесь есть псевдоидея (исчезающе малая идея, скорее психологическое переживание), за которой прорисовывается некая простая и прямая, односложная воля.
Псевдоидея: «я купил и все могу». Ведь что главное в ситуации с «шарли»? Уверенность человека в том, что если он купил этот журнал, который купил лицензию или, иными словами, имеет право на нее – то этим оправдано абсолютно все. Это примитивный, с точки зрения традиции куцый и даже убогий, но онтологический в своем содержании принцип: то, что существует, это то, что встроено в мировую финансовую систему и помечено ее знаками, а все остальное – не действительно, не существует. Невротический гнев у типичного западного сознания возникает тогда, когда на этот принцип покушаются – не на каких-то людей, которых этически может быть жалко, но дело-то не в них – а на этот принцип. И вот из этого принципа и выводится фундаментальная воля и экзистенциальная основа Запада.
Эта воля – определенный феномен, имеющий экзистенциальное значение для западного сознания, феномен, стоящий за благосостоянием и либерализмом, служащими лишь средствами его утверждения и доказательства.
Так что ж это такое, наконец? Я осмелюсь дать определение этому экзистенциальному феномену так – неприятие дара. “Как сущее, как жизнь могут быть просто так?…” – вот западный предельный вопрос, задающий ему жизненную силу. Эта сила – фундаментальная и непреодолимая ненависть к творению за то, что оно дар, а не товар. “Каждый вздох должен быть оплачен, каждая молекула воздуха…” – вот постулат носителей этого экзистенциала. Этот экзистенциал – суть запада.
«Я заработал, я добился, я заплатил» – радуется западный человек. Он глубоко уверен, что всякий, кто не встроен в мировую финансовую систему – не должен заниматься своим делом и отдыхать, не должен учиться и лечиться, и вообще жить и дышать. «Все должно быть оплачено» – куплено усилиями, моральными жертвами, совестью или хотя бы страданиями, жизнями. Не может, не должно быть сущее «просто так». И если «вот я стою и дышу, воспринимаю свет и радуюсь пространству – то это потому, что я оплатил…» – вот он, глубинный и неисчерпаемо яростный экзистенциал Запада, его интросознательная, трансцендентально-политическая основа, его душа и воля.
«Почему у русских столько всего, откуда, за что им это?» – озвучено было кем-то из западной элиты уже довольно давно. Да, верно. Но ведь и не это даже главное.
А вот экзистенциал русских – “Счастье каждому, даром, и чтоб никто не ушел обиженным” – экзистенциал конечно-же фантастический, не исторический, но произнесенный и осмысленный, и не такой уж абстрактный, и даже в каком-то смысле опробированный – вот что Западу хуже всего, вот что ему хуже ада.
Вот почему со внерациональной и инстинктивной точностью он определяет Россию (в отличие от нее самой, не ведающей себя) как своего фундаментального противника – и с самоуничтожающей злобой атакует. Потому что иначе ему мир – не мир, его даже лучше уничтожить, если иначе… И он действительно готов на это – ведь он это отнюдь не праздная и слабая, но сильная и отчаянная душа.
Так что, имеет место борьба фундаментальных, метаисторических по сути экзистенциалов: один из который есть изначальный экзистенциал творения и Творца, другой – антитворения и богопротивничества.